— Все что хочешь, — сказал Тьерри.
Ему уже случалось одалживать деньги Мареалю, но он не забывал при этом о некоторых предосторожностях.
— Получишь от меня любые гарантии, — уверял Мареаль.
— Плевал я на гарантии, — сказал Тьерри.
Вот к чему он стремился в конечном счете. Избавиться от всего, что он скопил за долгие годы. Из-за того, что Матильда была бедна? Во всяком случае, это был верный способ все поломать. Ему бы это и в голову не пришло, если б Мареаль, так сказать, не взял это дело на себя. Тут уж на него можно было положиться. Мареаль осмелел:
— В общем-то, речь идет не о ссуде, а скорее о выгодном помещении капитала. При условии, что ты согласишься внести довольно-таки крупный аванс.
— Все что хочешь, — повторил Тьерри.
Мареаль был порядком ошеломлен. Жена делала ему знаки, чтоб не заходил слишком далеко. Однако он уже и сам спохватился и стал излагать существо дела во всех подробностях. Речь шла о большом земельном участке в густонаселенном предместье, который никто не хотел застраивать из-за высокой влажности грунта, но если с толком взяться за его осушение, он сгодился бы под небольшие дома.
Мареаль рассмотрел вопрос всесторонне, не умолчав и о том, что предприятие влечет за собой некоторый риск (хотя этого отнюдь не следовало бояться), и, к его изумлению, предложение привело Тьерри в восторг.
— Ты, безусловно, останешься в городе на неделю, — сказал наконец Мареаль. — На ферме сейчас твое присутствие не требуется. У тебя ведь есть прислуга. И потом, с фермой скоро все равно будет покончено.
Две недели спустя ферма и земли Тьерри были заложены. Тьерри проводил время в кафе, играл и по большей части проигрывал. Он сделал несколько баснословно щедрых подарков. К концу второй недели он написал Матильде еще раз, объяснив ей, что близок к разорению — игра, неблагоприятные обстоятельства… И в заключение писал: «Хочешь, поговорим? Я приеду в Милон в воскресенье, послезавтра, около полудня».
Такова была его блистательная идея, и она имела полный успех. При содействии Мареаля, скорее прожектера, нежели мошенника, он сумеет сохранить небольшой капиталец, достаточный для того, чтобы начать скромную жизнь, подходящую как для него, так и для Матильды. Наверное, ему хотелось именно этого — начать жизнь сначала. Главное, иметь право говорить с Матильдой, так сказать, на равных. Ясное небо над уходящими вдаль улицами Шарлевилля сулило ему некую неизъяснимую надежду.
Когда в воскресенье он вошел в милонское кафе, хозяин сообщил ему, что Матильда ушла от них.
— Сегодня утром.
— Куда она отправилась? — спросил Тьерри.
— Она мне не сказала. Села в автобус на площади. На Шарлевилль или на Ретель — я не интересовался. Сказал ей: «Убирайся отсюда!» Теперь она уже далеко.
— Может быть, в Париже? — спросил Тьерри.
— Да хоть бы и у черта на рогах, — сказал хозяин.
Хозяин подозревал, что это Тьерри повинен в уходе официантки, поставившем его в затруднительное положение. Он нанял Матильду из сострадания, потому что знал прежде семью Сельва. Все это он объяснил отрывисто и неуклюже. Тьерри ушел.
Он и не подумал сесть в машину, стоявшую перед кафе. Пересек площадь, дошагал до Сен-Меана, поднялся на холм, миновал ферму Брентаров. Вот она, дорога на Монреаль!
Небо в тот день было голубое. Все пошло прахом, Матильда знать его не хотела — ни богатого, ни бедного, — но небо было голубое. Незабываемые глаза Матильды — вот что ему осталось. Пятнадцать лет! Ей всегда будет пятнадцать лет.
Тьерри услышал позади себя шаги. Он обернулся — это был Брентар.
— А ну-ка подожди! — крикнул Брентар. — Я знаю, все знаю. Навел справки повсюду. И это ты! Заложить земли! Ради какой-то шлюхи!
Тьерри не смог ему ничего ответить, только угрожающе замахнулся. Брентар двинул его кулаком в лицо. Потом ударил еще несколько раз, задыхаясь и повторяя: «Заложить земли! И это ты!»
Было очевидно, что он способен понять все что угодно, кроме этой чудовищной нелепости. Тьерри и не думал возражать, только очень неловко защищался от ударов. Когда тот немного успокоился, Тьерри двинулся по дороге дальше.
Дорога на Монреаль! Голубое небо… Глаза Матильды… Ей было в ту пору пятнадцать лет.
Как же он мог докатиться до этого? Надо переделать свою жизнь! Или разрушить ее! В душе у него воцарился покой.
Он все шагал, не отдавая себе отчета в том, что это хождение совершенно бесцельно. Куда он мог прийти? Вскоре он миновал второй подъем. Поглядел вокруг. Вдали показалась машина. Остановилась возле него. Водитель был не из здешних, предложил подвезти. Тьерри не задумываясь сел в машину.
— Куда вам? — спросил водитель.
— Ну, скажем, в Шарлевилль.
— Это мне по дороге. Здорово же вас разукрасили.
Тьерри увидел в боковом зеркальце свое распухшее лицо.
— Ерунда, — сказал он.
Водитель высадил Тьерри в Шарлевилле у вокзала. Тьерри вошел в здание. Ему казалось, что Матильда должна была уехать в Париж. Как ее найти? И стоит ли искать? Ничто уже не имело значения. Проходя мимо сигаретного автомата, он снова мельком увидел в зеркале свое распухшее лицо. В эту минуту рядом раздался голос:
— Тьерри!
— Матильда!
Она поглядела на него, порылась в сумочке, достала флакон одеколона и, смочив платок, принялась прикладывать его к лицу Тьерри.
— Не знаю, где ты это заработал, — сказала она, — но от спирта должно пройти.
Люди шли мимо, не обращая внимания на эту сцену. Пока Матильда смачивала одеколоном распухшую физиономию Тьерри, он тоже легко, едва касаясь, провел рукой по ее лицу. Морщинки стирались, в этом не было никаких сомнений. Они больше не существовали, благодаря вечному сиянию этого лица. Не говоря ни слова, они прильнули друг к другу и посмотрели в зеркало. Прохожие тоже могли увидеть в этом зеркале два лица, исполненных того странного безразличия, которое придают некоторым существам торжествующая молодость и красота.