Современная французская новелла - Страница 112

112

Нотариус долго и молча смотрел на меня. Ансельм Виктор, страховой агент из Парижа, в отставке… Почему именно Лотиньяк, дорогой мсье? А почему бы и нет? Уж нет ли в этом поселке какого-нибудь тайного порока — извечной неприязни к чужакам? Верно, родился я в Париже, но мои дед и бабка увидели свет в Монфор-Аржане, в Провансе. Он скривил губы. Возвращение к истокам во втором поколении — мэтр Гро в это явно не поверил. Если быть уж совсем точным, наша семья — лотарингцы еще со времен Жанны д’Арк. Но профессия мэтра Гро требовала не выдавать своих эмоций, поэтому он даже поздравил меня с моим выбором с чисто городской учтивостью и вынужден был признать, что в Лотиньяке я не заскучаю. В хорошем смысле или плохом? Это уж вам самим судить. Он, видите ли, так сказать, выполняет обязанности агента по продаже недвижимого имущества из чистой любезности. Есть тут один такой маленький домик, одноэтажный, с чердачным помещением, на улице Таннер, под аркой, представляете, но она единственная в своем роде — как бы односторонняя, с какой стороны ни посмотри, — и сам посмеялся своей остроте. Улица, так сказать, чисто пешеходная и такая узенькая, что небо проглядывает как в бойницу, сквозь которую солнце ведет огнестрельный огонь по пропасти редкими залпами.

— Значит, на улице Таннер темно?

— Конечно, темно, как же иначе! Однако домик обращен на улицу не окнами, а входной дверью, а с другой стороны большие окна, и из них прекрасный вид на скалу, есть и сад в пятьсот квадратных метров, надеюсь, вас это устроит, а еще есть фонтан, дорогой мой мсье Ансельм, ваш собственный фонтан. В сильную жару он будет давать воды сколько угодно. А это, что ни говорите, весьма существенно. У вас будет вода, когда у других ее не станет. Вот тогда-то и вы понадобитесь соседям.

Этот мэтр Гро умел жить. Цена? О, цена не бог весть какая. Крыша в хорошем состоянии, правда, кое-какой ремонтик потребуется, но в соответствии с этим цена и установлена. Окончательная цена? Шесть миллионов старыми. И это за шестьдесят квадратных метров жилой площади? Ничего не скажешь, выгодное дельце!

Мы поторговались. Слегка. В этой словесной битве мэтр Гро позволил себе чуточку отступить. Пусть не приписывают агентам по страхованию мелочность и педантизм. Хозяин дома, которого звали Лалуэт, переехал в Экс к дочери. Четыре миллиона франков сгодятся ему на карманные расходы.

Нотариус не солгал. Меня с первого взгляда покорил фонтан, ронявший все время капли воды, с журчаньем мелодичным, как флейта. Я поставил свою походную кровать в самой близкой к фонтану комнате; я охотно вынес бы ее на лужайку, чтобы засыпать под пенье струй, нежное, как капелька материнского молока на губах младенца. Летом, вы знаете, я так и поступил… но помолчим пока.

Каменщик оштукатурил стены моего домика, а я сам побелил их известкой. Электромонтер упрятал штепсели по углам и… веселись душа! Моя мебелишка, в том числе и книжный шкаф, прибыла со стороны сада. Грузовик не протиснулся бы по улице Таннер, да и предприятие это было слишком рискованным. И вот я увидел, как моя кровать, стол, стулья перебираются через изгородь на спине грузчика под насмешливыми взглядами всего Лотиньяка, прильнувшего к окнам. Ребятишки помогали носить свертки и растеряли не больше четверти их содержимого, что было уже неплохо: я человек не дорожащий воспоминаниями и стараюсь отделаться от когда-то полезных, а ныне уже ненужных вещей. Пока я привинчивал дощечку с моим именем над дверью, народное любопытство делегировало ко мне трех добровольных помощниц в лице сестер Шапю. Я сообщил на почте свой новый адрес. Уже через два часа после первых моих шагов и ухода «помощниц» я стал мсье Виктором до конца дней. Во всяком случае, моих дней… Один только нотариус продолжал звать меня по фамилии, но тут уж ничего не поделаешь, он ведь горожанин.

Итак, я обосновался в указанном пункте.

Но прежде чем я смог приступить с расспросами к Антуану, прошел почти целый год. Дюпе с ума сходил от нетерпения. Тем более что источник желтеньких монет не иссякал, уж мне-то это хорошо известно. Если вы будете продолжать в том же духе, Ансельм, я лишу вас наградных, и потом кто меня убедит, что вы говорите правду о сумме намытых вами монет… Ну и пускай приезжает, пускай явится сюда самолично и собирает денежки. Только он не приедет — не захочет тратиться на железнодорожный билет.

А я, я был счастлив. Не скажу, что возврат похищенной «казны» стал меня меньше интересовать, но я утратил охоту копаться в лотиньякских жизнях с этой единственной целью. Мои новые сограждане теперь интересовали меня уже как некий абсолют.

Как вы сами понимаете, ничего необыкновенного в них не было, но они очень остроумно умели приспособиться к быстротекущему времени. Не знаю, возможно, я приукрашиваю их жизнь, но это потому, что я их люблю. Я нахожу, что у них есть вкус… Да, нахожу, что они не лишены искусства посредничества, вот оно нужное слово! Ведь, в сущности, жизнь не что иное, как вечная уступка то движению, то неподвижности. Щекотливое равновесие! Речь идет не о том, чтобы застыть камнем или крутиться волчком, речь идет о том, чтобы уметь примешивать к резвости сладостную медлительность, непрерывно создавать новое из старого. Знать это и поступать соответственно не так-то легко, как думают. Речь идет и о том, чтобы не спускать глаз со своих tabula rasa, с которых все стер собственными руками.

Я не сразу постиг эту добродетель, даже лакомясь сладостями Мелани. Сладости ее превосходны, они помогают, но помощь, как известно, еще не все. Нет, меня подкупил Лотиньяк, а в шестьдесят семь лет это уж очень и очень много.

112