Современная французская новелла - Страница 60

Что же все-таки писал Пьеро Коломбине? Он старался ее переубедить. Он объяснял ей, что ночь совсем не такая, какой ей кажется.

Уж кто-кто, а Пьеро знает, что такое ночь. Она вовсе не похожа на черную яму, кстати, и в его пекарне, и в его печи тоже не так уж черно. Ночью река поет звонким и ясным голосом и переливается серебристой чешуей. Высоченные деревья покачивают в небе листвой, усыпанной звездами. Ночью запах моря, леса и гор сильнее, чем днем; ведь день насквозь пропитан трудом и заботами.

И еще Пьеро знает, что такое луна. Он умеет смотреть на нее. Луна совсем не похожа на плоскую белую тарелку. Пьеро вглядывается в нее внимательно, по-дружески и даже невооруженным глазом видит, что она выпуклая и на самом деле похожа на шар, на яблоко или на арбуз и вовсе она не гладкая, а вся резная, лепная, исчерченная, она — словно земля, которая покрыта холмами и долинами, словно человеческое лицо, которое способно хмуриться и улыбаться.

Все это Пьеро знает совершенно точно, потому что, зародив в своем тесте жизнь с помощью дрожжей и тщательно вымесив его, он оставляет его на два часа отдохнуть и подняться. Тем временем он сам выходит из пекарни. Город спит. Пьеро бодрствует за всех. Широко раскрыв большие круглые глаза, он идет по улицам, по переулкам, оберегая сон людей: мужчин, женщин, детей, — все они проснутся только утром, чтобы съесть испеченные для них теплые булочки. Он проходит под закрытыми окнами Коломбины. Он стережет город, стережет Коломбину. Он представляет себе, как девушка вздыхает во сне в прохладной белизне огромной постели, а когда он поднимает свое бледное лицо к луне, вместо матового шара, плывущего в дымке над деревьями, ему мерещится то щечка, то грудь.

Очевидно, так бы все и шло дальше, если бы в одно прекрасное утро, пестрое от цветов и птиц, в городе не появился чужестранец, который тянул за оглобли очень странный фургон — не то кибитку бродячих актеров, не то ярмарочный балаган; как в кибитке, в нем наверняка можно было жить и спать, но при этом фургон был размалеван и увешан красочными плакатами, как настоящий ярмарочный балаган. Вверху блестела лакированная вывеска:

МАЛЯР АРЛЕКИН

Живой худощавый чужестранец, румяный, с рыжими кудрями, был одет в трико из разноцветных ромбиков, похожее на мозаику. Ромбики были всех цветов радуги и еще многих других, за исключением белого и черного. Чужестранец остановил свой фургон у булочной Пьеро и с недовольной гримасой оглядел пустой, невеселый фасад дома, который украшали всего два слова:

БУЛОЧНИК ПЬЕРО

Потом он с решительным видом потер руки и принялся стучать в дверь. Вы помните, было уже совсем светло, и Пьеро спал как сурок. Арлекину пришлось долго барабанить в дверь, прежде чем она открылась и на пороге показался Пьеро — он был еще бледнее, чем обычно, и шатался от усталости. Бедный Пьеро! Да он и впрямь похож на сову: всклокоченный, заспанный, оглушенный, он щурился от безжалостного полуденного солнца. И еще прежде, чем Арлекин успел открыть рот, за его спиной раздался громкий смех. Смеялась Коломбина, которая стояла у окошка с большим утюгом в руке. Арлекин оглянулся, увидел Коломбину и тоже расхохотался, и рядом с этими детьми солнца, которых сразу сблизил веселый смех, Пьеро в своем лунном одеянии выглядел совсем грустным и одиноким. И тут Пьеро рассердился, сердце его пронзила ревность, он хлопнул дверью прямо перед носом Арлекина и снова улегся в постель, но не думайте, что ему удалось так уж быстро заснуть.

Ну а Арлекин бежит к Коломбине, в ее прачечную. Арлекин ищет Коломбину. Вот она мелькнула уже в другом окне, снова исчезла — Арлекин никак не успевает добраться до нее. Может быть, Коломбина играет с ним в прятки? Наконец дверь прачечной отворяется, появляется Коломбина с большой корзиной чистого белья, за ней спешит Арлекин. Коломбина идет в сад развешивать мокрое белье. Белое-пребелое. Как платье самой Коломбины. Как балахон Пьеро. Но она развешивает белое белье не под луной, а на солнце, солнце же так любит поиграть цветами, особенно такими яркими, как на костюме Арлекина.

Арлекин заводит разговор с Коломбиной, кстати язык у него подвешен неплохо. Коломбина отвечает ему. О чем же они разговаривают? О нарядах. Коломбина — о белых. Арлекин — о цветных. Прачка Коломбина, само собой разумеется, предпочитает всем цветам белый. Арлекин старается пустить ей пыль в глаза. Надо признать, это ему вполне удается: в глазах у Коломбины скоро начинает пестрить и рябить. Именно с этого знаменательного дня в Пульдрезике появились сиреневые полотенца, голубые наволочки, зеленые скатерти и розовые простыни.

Развесив белье, Коломбина возвращается в прачечную. Арлекин идет следом, неся пустую корзину, он предлагает Коломбине перекрасить ее дом. Коломбина соглашается. Арлекин тотчас же принимается за работу. Он разбирает свой фургон на части и строит из них леса вокруг прачечной. Бывший фургон словно проглотил домик Коломбины. Арлекин проворно забирается наверх. В своем разноцветном трико, с копной огненно-рыжих волос он похож на заморскую птицу, присевшую на ветку. И как будто специально для того, чтобы подчеркнуть это сходство, Арлекин задорно поет и насвистывает. Время от времени в окошко выглядывает Коломбина, и они обмениваются шутками и улыбками.

Работа продвигается быстро. И вот уже белая стена дома похожа на разноцветную палитру. Тут все цвета радуги и еще многие другие, за исключением черного, белого и серого. К тому же Арлекин ухитрился преподнести сюрприз, вернее, даже два сюрприза, доказав тем самым всем, кто в этом сомневался, что он воистину самый изобретательный и смелый маляр на свете. Во-первых, он изобразил на стене дома Коломбину в натуральную величину с бельевой корзиной на голове. Но это еще не все! Вместо того чтобы нарисовать Коломбину в ее обычном белом платье, Арлекин нарядил ее в платье из разноцветных ромбиков, удивительно похожее на его собственное трико. Это во-первых, ну а во-вторых, написав слово ПРАЧЕЧНАЯ — на белом фоне черными буквами, в точности, как было раньше, — Арлекин рядом с ним цветными буквами подрисовал слово КРАСИЛЬНЯ! Он работал так быстро, что успел все закончить до захода солнца, правда, краске предстояло еще сохнуть и сохнуть.