Современная французская новелла - Страница 83

Он с трудом оторвал подошвы ото льда. Все его тело одеревенело, он был не в силах переставлять ноги. Он волочил их, оставляя за собой борозду. Еле плелся… Но надо было во что бы то ни стало вернуться в городок. Он не будет заходить в гостиницу. Доберется до автобусной остановки и поедет прямо на вокзал, а на чемодан плевать. В поезде будет тепло. Он прошел метров десять, потом еще двадцать.

Снег падал теперь не так густо. Стало лучше видно. Он уже различал вдали то место на опушке, где он вышел в долину. Там недавно скрылся горец. Горец, который улыбался, шагая ему навстречу… Он опустил голову и поглядел на свои ноги, на ботинки, которые стояли сейчас, возможно, на том самом месте, где тогда остановился незнакомец. Эти две ноги, неподвижно стоявшие на снегу, казались ему чужими. Чего они ждали? Что кто-то придет им на помощь? Кто-то придет. Обязательно. Тот человек поднимет тревогу, и будет выслана спасательная экспедиция. Его наверняка уже ищут. Из темной просеки на опушке сейчас появятся спасатели. Их будет человек пять или десять. Они отыщут его здесь, схватят и отведут в поселок. Потом разойдутся по гостиницам и барам и начнут всюду болтать о своем подвиге. Раздуют из этого бог знает что. К нему станут приходить люди и спрашивать, как он себя чувствует. Журналисты…

Нет! Надо бежать, чего бы это ни стоило, ни за что не даться в руки поисковой группе. Главное сейчас — не пойти им навстречу! Спрятаться, срочно спрятаться!

Он нашел в себе силы сбросить обледеневшее пальто и, заметая полами следы, стал пятиться назад. Опушку он все время держал в поле зрения. Ноги у него подкашивались, в ушах стоял звон. Он еле двигался, но не останавливался. Снегопад наконец кончился. Внезапно он увидел себя посреди арены; он стоял, двумя руками держа перед собой пальто, словно тореадор, или пугало, или шут. Со всех сторон он был открыт для взглядов и насмешек. Он сгорал от стыда.

Чтобы не стоять вот так, на виду, он просто упал. Из последних сил нагреб на себя снегу, не желая выделяться черным пятном на белой равнине. Он услышал, как чьи-то голоса зовут его, и, чтобы никакой звук не выдал его присутствия, сердце его перестало биться.

Его нашли весной. В гостинице давным-давно забыли про постояльца, который уехал, не заплатив за номер. Никто не мог опознать труп. Никаких заметок в печати не появилось — редакции сочли инцидент слишком незначительным.

Его соседки, старые девы, кормят сквозь ограду бездомных кошек, поселившихся в его саду. По регистрационным книгам города Лудена ему сейчас семьдесят два года. Если так пойдет и дальше, можно держать пари, что со временем его запишут в долгожители.

Четверги Адриенны

Перевод И. Кузнецовой

Марку Бонсеньюру

Адриенна казалась безутешной. Злые языки утверждали, что ей просто недостает ежедневной порции побоев. У покойника и впрямь рука была тяжелая, и когда он напивался, то уже не разбирал, где свои, где чужие. Его бедной жене доставалось больше всех. Многие годы ее все жалели, теперь ею восхищались.

Она овдовела больше трех месяцев назад, но до сих пор убивалась, как в первый день. Казалось, время было бессильно смягчить ее скорбь. Добрые души со всей улицы и так и этак пытались отвлечь ее от печальных мыслей, но она и слышать ничего не хотела. С соседями она беседовала редко и всегда только о нем, о своем незабвенном Альфреде. На каждом шагу — покупала ли она хлеб или раскрывала в парадном зонтик — она не упускала случая помянуть покойника.

— Он тоже не любил сырости, — сообщала она консьержке.

А булочницу просила:

— Порумянее хлебец, пожалуйста, но не горелый — как любил мой покойный муж.

Она говорила о нем с такой нежностью, что люди постепенно забыли, каким дебоширом и забулдыгой был этот Альфред — предмет бесконечных пересудов всего квартала. Даже те, кто при жизни его терпеть не мог, были тронуты горем вдовы и, чтобы не огорчать ее еще больше, начинали говорить о нем добрые слова.

Каждый четверг, рано утром, ее видели на автобусной остановке. Она стояла, как всегда, в глубоком трауре, под вуалью, скрывавшей лицо, и держала в руках скромный букетик за сто су. Все знали, что она едет на кладбище. Это было целое путешествие, из которого она возвращалась только в сумерках: чтобы добраться до кладбища, она должна была пробить шесть автобусных талончиков и сделать две пересадки. А там еще предстояло пройти не один километр по аллеям, которые невозможно отличить одну от другой.

Глядя, как она садится в автобус, соседки качали головой: ну, не безрассудство ли так утомлять себя в ее-то возрасте? Тем более в такой холод! Долго ли пневмонию схватить? Неужто ей так не терпится последовать за своим Альфредом? Ах, право же, этот человек был недостоин своей жены!

Люди судачили, но Адриенна, образцовая вдова, слушалась только своего сердца. Она стояла вся в черном и улыбалась, ибо день поездки на кладбище был для нее любимым днем недели.

По аллеям она шла не спеша. Она знала, что все равно придет раньше времени. Адриенна всегда приходила первой. Чтобы зря не томиться в ожидании, она сворачивала на чужой, незнакомый участок. Там она неторопливо прохаживалась, читая имена и даты, любовалась памятниками, фарфоровыми венками. Или, расчувствовавшись, останавливалась у какой-нибудь детской могилки. Ей самой не дано было счастья стать матерью. Раньше она сожалела об этом, потом смирилась. На кладбище Адриенна не упускала случая всплакнуть над маленькими покойниками, затерявшимися среди стариков. Ей нравилось воображать себя безутешной матерью. Но увы, она была всего лишь вдовой!