На следующий год он решил не уезжать в отпуск. Разве можно было допустить, чтобы это произошло в его отсутствие? Все выходные он проводил под землей, ездил без конца туда и обратно, искушая судьбу по двадцать раз на дню. Или сидел на станции, которая, по его расчетам, была обречена на разрушение. Он смотрел, как поезда один за другим исчезают в роковом тоннеле. Наблюдал за будущими жертвами, за этими безмятежными людьми, которые, сами того не подозревая, устремлялись навстречу собственной гибели.
Иногда, поскольку он не был человеком бессердечным, ему становилось жаль детей. В такие минуты он взывал к матерям, кричал, чтобы они одумались и не подвергали опасности невинных малюток. Но в ответ получал одни насмешки, и эти же самые дети строили ему рожи или показывали язык. Он умолкал и уже не пытался их остановить.
Как он их презирал, этих блаженненьких, этих слепых людишек, этих женщин вместе с их детьми, а заодно и служащих метро, которые подталкивали их к вагонам, обрекая на бессмысленную смерть в закупоренном железном ящике! Как он их ненавидел! И он напрягал волю, желая изо всех сил, чтобы именно этот поезд не дошел до следующей станции… Но и этот благополучно достигал цели. Что ж, значит, в другой раз.
Однажды, когда пошел второй месяц пятого года, ему показалось, что это наконец случилось. Они как раз проезжали опасный участок, когда от внезапного толчка на него упал пассажир и поезд резко остановился. В то же мгновение в вагоне замигал свет. Не теряя ни секунды, он оттолкнул мешавшего ему пассажира и выхватил молоток. Стекло разлетелось вдребезги, он прыгнул на пути. Остановка была пустяковая, поезд тут же тронулся, и он остался один в тускло освещенном тоннеле. Стараясь держаться стены, он добрался пешком до ближайшей станции. Там его забрали в участок. Он был привлечен к судебной ответственности за хулиганство. Почему он носит с собой молоток? Проступок был явно преднамеренным. Он ссылался на состояние аффекта, но ничего не помогло: его приговорили к крупному штрафу. Пришлось купить новый молоток взамен конфискованного, и все началось сначала.
Каждый день по четыре раза он ездил в метро, постоянно ожидая неминуемой, неотвратимой катастрофы. По вечерам, возвращаясь со службы, он подолгу сидел на станции, которая, по его соображениям, должна была подвергнуться затоплению. Он был терпелив, он надеялся.
Порой его охватывали сомнения. Тогда он укреплял в себе веру чтением газет. Где-то в Иране произошло землетрясение, и целый город превращен в развалины. В другом месте прорвало огромную плотину, и хлынувшая в долину вода произвела страшные опустошения. В Испании завалило в шахте двести человек. В Париже рухнул недостроенный дом, а другой дом внезапно провалился в катакомбы. Где-то еще гигантский оползень угрожает целому району. Итак, всюду, медленно, но верно земля делает свое дело — она предает человека. Значит, его надежды не беспочвенны. Все было по-прежнему спокойно, но, проезжая мимо, он замечал на стенках тоннеля, то здесь, то там, трещину или пятнышко. Цемент тоже делал свое дело: незаметно трескался, покрывался плесенью, пропитывался влагой, покрывался зловещими язвами. Все это рухнет разом, надо только подождать. Он запасся терпением.
На седьмой год, не в силах примириться с мыслью, что катастрофа может произойти без него и он не увидит ее даже издали, он оставил службу. И целиком посвятил себя ожиданию.
Каждое утро он спускался в метро вместе с первыми пассажирами и оставался там до тех пор, пока последний поезд не уходил в депо. Его зрение и слух находились в постоянном напряжении, он готов был уловить малейший сигнал, отмечал для себя самые незначительные изменения, и все ждал, курсируя взад и вперед под прогнившими сводами.
Он стал свидетелем многих несчастных случаев: видел, как поезда сходили с рельсов, видел лобовые столкновения, аварии в электросети; видел самоубийц, раздавленных пьяниц, преждевременные роды. Но все это оставляло его безучастным, он не позволял себе отвлекаться. Однажды на его глазах слепой попал под поезд; он вполне мог его спасти, но даже руки не протянул, ибо в тот момент его гораздо больше занимал глухой рокот, происхождение которого он тщетно пытался определить. Однако и на этот раз его надежды были обмануты: слепой при падении издал пронзительный крик, который разбудил храпевшего на другом конце платформы человека. После этого он стал еще внимательнее, чтобы избежать лишних разочарований.
Несколько лет он вообще не видел солнечного света. Утром он заставал лишь первые проблески зари, да и то только летом. Он сделался бледным, жизнь под землей подорвала его здоровье. Но даже больной и изможденный, он оставался на своем посту. Приближался великий день. Ни за что на свете он не согласился бы его пропустить.
Служащие метрополитена — машинисты, контролеры, дежурные по станциям — давно уже знали его в лицо и здоровались с ним; все привыкли к этому маньяку, у которого, казалось, не было в жизни большей радости, чем наблюдать за проходящими поездами и кататься взад и вперед между двумя станциями. Он ни разу не удостоил ответом их приветствия. Он уже много лет не раскрывал рта, и его презрение распространялось на всех служащих этого преступного предприятия — равно как и на тех, кто пользовался его услугами. В мыслях он уже давно похоронил их всех под обломками станции, затопленной водой, той самой водой, с которой он намеревался вступить в единоборство. Силы его таяли с каждым днем, он это знал, зато убежденность росла. В нужную минуту он будет на высоте взятой на себя миссии: он должен во что бы то ни стало спастись и поведать миру о случившемся.