Современная французская новелла - Страница 31

— Ах, так это ты! Ты нашла ее! — произнес он. — А я-то уж подумал, что у меня ее украли. Напрасно таскал ее с собой сегодня. Надо было только очистить от гусениц самшит. Земля со вчерашнего дня еще влажная.

— Лучше ходить по этой земле, чем оказаться под ней, — сказала Фелиция, — ты как считаешь?

— Конечно.

— А вот я иногда, — продолжала она, — думаю наоборот. Сегодня, например. Я имею в виду себя.

Антонин посмотрел на лейку, ее силуэт напоминал какое-то апокалиптическое чудовище — с овальным телом, точно у опаленной птицы, с длинным носом и дырой на спине, а на конце носика — отверстие, похожее на глаз. Антонин вдруг почувствовал, что он в аду.

— Твои родители теперь уже ничего от тебя не требуют, — произнесла Фелиция. — Предоставь их праху спокойно перейти в самшит, траву или розы… Не надо снимать гусениц, не надо поливать. Оставайся-ка лучше на своей «Мимозе». Когда я тебя вижу, я ничего не боюсь. Ты надел галстук? Что за странная идея? Шелковый галстук? Откуда он у тебя появился?

Она подошла к неподвижно стоявшему Антонину, дернула за галстук, так что легкий узел тут же развязался, и бросила его на землю. Антонин мысленно прощался с Моизеттой. Нет, придется подождать приезда племянников, тогда он сможет уплывать на своей лодке в море. Он попросит их высаживать его немного подальше, в бухточке, где Фелиция его не увидит. Он урвет еще несколько свободных часов и, быть может, немного удовольствия. Последнего удовольствия. Он улыбнулся, покорно принял из рук Фелиции тарелку с протертым супом без соли и сухой хлебец, а потом отправился вместе с женой в постель, где оба легли, уставившись в потолок. Звучавшая вдали музыка проникала в открытое окно вместе с легкими струйками счастья.

— Зачем ты встаешь? — спросила Фелиция. — Хочешь закрыть окно?

— Нет, — пробурчал дядюшка Антонин, — хочу поднять галстук. Он явно замерз.

Он вернулся в постель и лег, бережно держа в ладонях кусочек шелка. А потом, повернувшись на бок, поднес его к губам.

ФРАНСУАЗА САГАН

Перевод Н. Жарковой

Бархатные глаза

Жером Бертье как безумный гнал машину, и его жене Монике приходилось делать над собой немалое усилие, чтобы сидеть с беспечным видом, будто она и не замечает этой головокружительной гонки. Впереди был уикенд, охота на серну, значит, для Жерома поездка эта — истинное удовольствие; он любил охоту, и жену, и деревню, и даже друзей, за которыми они собирались заехать: Станисласа Брема и его подружку (после развода Станисласа подружки у него менялись каждые две недели).

— Надеюсь, они уже готовы, — проговорил Жером. — А какую девицу, по-твоему, он подкинет нам сегодня?

Моника устало улыбнулась.

— Откуда же мне знать? Думаю, нечто в спортивном стиле, ведь охота на серну — дело нелегкое.

Он кивнул.

— Даже очень. Вот я все думаю, как это Станислас все еще хорохорится в его годы, ну, в общем… в наши годы… Если он еще не собрался, мы прозеваем самолет.

— Ну, ты в своей жизни пока ничего не прозевал, — ответила Моника и негромко рассмеялась.

Жером Бертье покосился на жену и подумал: что́ она хочет этим сказать? Был он человеком мужественным, верным, спокойным. Он знал, что еще нравится женщинам. В течение тех тринадцати лет, что он был женат на Монике — единственной женщине, которую любил по-настоящему, — он сумел обеспечить ей благополучную, полную удовольствий жизнь. Однако временами он не мог не задаваться вопросом, что скрывается за этим спокойствием, что таят эти темные, безмятежные глаза его красавицы жены.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он вслух.

— А то, что мы еще ни разу ничего не прозевали: ни в делах, ни в жизни, даже на самолет не опоздали ни разу. Уверена, что и серну ты тоже не прозеваешь.

— Надеюсь, — протянул он. — Не за тем я хожу на охоту, чтобы стрелять вхолостую, и поверь мне, на серну охотиться всего труднее.

Они подъехали к большому дому на бульваре Распай, и Жером трижды просигналил, наверху тут же распахнулось окно и показался мужчина, приветливо помахавший им рукой. Жером высунул голову из машины и прорычал:

— Поторопись, старик. Иначе мы опоздаем на самолет.

Окно закрылось, и минуты через две появился Станислас Брем со своей новой подружкой.

Насколько Жером был крепок, решителен и точен в движениях, настолько Станислас долговяз, расхлябан и вертляв. Его новая подружка оказалась очаровательной молоденькой блондинкой, судя по всему, это была чувствительная особа — из тех, кого зовут «дамочками для уикенда». Они уселись на заднее сиденье, и Станислас представил свою спутницу остальным.

— Моника, дорогая, разрешите представить вам Бетти. Бетти, это Моника и ее супруг, знаменитый архитектор Бертье. С этой минуты ты находишься в его подчинении, так как он у нас главный.

Они посмеялись, и Моника дружески протянула руку этой Бетти.

Машина направилась в Руасси. Станислас нагнулся вперед и спросил своим чуть резковатым голосом:

— Вы-то хоть довольны, что мы едем?

И, не дождавшись ответа, он повернулся к своей подружке и улыбнулся ей. Ему на редкость шла эта роль соблазнителя, весельчака, чуточку вырожденца, чуточку плейбоя, чуточку хищника. И как завороженная, Бетти ответила ему улыбкой.

— Ты только представь себе, — начал он без перехода, — я знаю этого человека уже двадцать лет. Мы вместе учились в коллеже. Каждый год Жером оканчивал с первой наградой, а когда мы дрались на переменках, считалось, что у него лучший удар справа, чем он и пользовался, чаще всего защищая меня, потому что уже тогда я был изрядным недотепой. — И, указывая на Монику, добавил: — А ее я знаю тринадцать лет. Обрати внимание, дорогая, перед тобой безупречно счастливая семейная пара.